Дело о жлобстве



ОН заставил Станиславского сменить свою знаменитую систему на методику Карабаса-Барабаса. Бодрийяра он пугал сильнее, чем бездонная пропасть. Он, как агент Смит, способен проявиться в любом самом интеллигентном на вид человеке. Даже Сартр признавал: «порой мне приходится в глубине души быть им».
Итак, дамы и господа, на арене цирка уродов современного искусства — неуловимая и загадочная персона — ЖЛОБ!

Жlоб is…


txt: Антон Соломуха

Жлоб — это человек, у которого нет Проекта. Который живет, руководствуясь своими эмоциями. Человеку при отсутствии интеллектуального проекта, регулирующего и направляющего его жизнедеятельность, постоянно необходима эмоциональная подпитка, и так как он боится потеряться или остаться незамеченным, то пребывает в перманентном состоянии агрессии ко всему миру.
Жлоб глубоко уверен, что эмоциональное давление на окружающих может что-то изменить в его пользу, не думая о том, что даже если это произойдет, то произойдет на очень короткий период. У жлоба есть желания. Но у него же существует и огромная дистанция между желаемым и действительным. Он не знает, как добиться того, чего он хочет. Жлобы — это люди, которые, будучи не совсем уверенными в своем интеллекте, склонны влиять на окружающих посредством грубой силы или эмоционального давления, не входя в систему интеллектуальных взаимоотношений.
А еще для меня жлоб — это человек, который говорит: «Ты должен!» Никто в этом мире не имеет права говорить кому-то «Ты должен». Даже во взаимоотношениях отцы-дети или учитель-ученик гораздо более приемлемой формой поощрения к действию может служить обращение «Тебе это понадобится, потому что…», но не «Ты должен!».
Самые большие жлобы в мире — это Сталин, Пол Пот и вообще все политики, которые считают, что они имеют право сказать кому бы то ни было и иногда целым народам: «Ты должен! Вы должны!» Это — жлобство!
Жлоб у власти — лоялен к тем, кто сильнее его, и уничтожает тех, кто стоит ниже по уровню значимости. Это вообще закон жизнедеятельности жлоба.
Моральная функция жлобства не только себя возвысить, но и за счет этого возвышения кого-то унизить. Это, как правило, действует и на уровне бытового жлобства. Но бытовое жлобство мы сейчас не рассматриваем, оно скорее следствие жлобства политического и по сути явление куда более естественное. Это все равно что льва или тигра, который мешает газели пастись или выращивать детенышей, считать жлобом по отношению к ней.
Жлоб — это раб. Каждая цивилизованная нация должна иметь своих рабов. А жлоб — это человек, который никогда не создаст своего проекта. Это обслуживающий персонал. Человек без будущего. Биомасса, которая покорно подчиняется такому же жлобу, но находящемуся у власти.

Жlоб is…


txt: Константин Дорошенко, арт-критик

В детстве я услышал на улице слово «жлоб» и, придя домой, назвал так кого-то, на мой взгляд, недостойного, описывая его родителям. Тогда мама мне пояснила: «Костя, жлобами называют других именно жлобы». И я это принял к сведению.

Жlоб is…


txt: Анатолий Ульянов

Жлоб — это социализированный варвар культуры; очеловеченное животное, описанное Булгаковым в «Собачьем сердце». Сознание жлоба — хтоническая помпа, укрытая аполлонической пыльцой ровно настолько, насколько это необходимо, чтобы жлоб мог «симулировать человека». Что примечательно, совершая это симулирование, жлоб бессознательно рождает мощный культурный дискурс когнитивной и эстетической ничтожности, который невероятно магнетичен для простого большинства. Борьба с говорящими паразитообезьянами — прерогатива евгеники или той эволюционной ситуации, при которой каждый новорожденный снабжается микрочипом, позволяющим предотвращать отставание сознания. Среди прочего следует упомянуть и когнитивный капитализм — то, что еще называется экономикой знаний. Убежден, эта модель социоэкономических отношений не предполагает выживания жлобства. Поскольку скотский труд будут выполнять машины, а валютой будущего станет знание, жлобу остается выбор-либо он излечивается посредством образования-перевоспитания, либо подыхает с голоду как безродный и бесполезный биологический материал. Сегодня, увы, жлобство торжествует и представлено многочисленными урбанистическими племенами от люмпенов из спальных районов до высокопоставленных чиновников и всевозможных светских львят.

Рило в пуху не іржавіє


Я жлоб, і мені харашо. (народна мудрість)

txt: Михайло Бриних

Означення понять і теорія еволюції
Намагаюся думати про жлобів, а виходить думати тільки про мудаків.
— Нє, — нагадую собі. — Треба про жлобів.
А все одно в голову лізуть лише якісь мудаки і плутають карти. Викрадають і рвуть павутинки, на яких гойдаються замріяні ельфи соціопатії.
Жлоби проти мудаків, такий от мимовільний блокбастер, не кращий і не гірший за деякі з тих, котрі показують у кінотеатрах. І для мудаків, і для жлобів.
Сенс цієї проблеми полягає в тому, що явище мудаків і мудацтва загалом набагато глибше досліджене в культурософському просторі вітчизни, ніж зародкове вчення про жлобізм, яке перебуває поки що у газоподібному стані, хоч і складається здебільшого з твердих тіл.
Після вичерпної діагностики різноманітного мудацтва, різних його аспектів і буттєвих застосувань, ми нібито маємо необхідне теоретичне підґрунтя для опанування нових обширів людського примирення з внутрішнім тваринництвом, яке іноді помилково називають словом «безкультур’я». Базовим капіталом знань та уявлень ми завдячуємо передусім роботі Іздрика «Про мудаків», яка неодноразово публікувалася в науковій періодиці й окремими виданнями. Перед тим, як перейти безпосередньо до предмету дослідження, варто чітко розмежувати поняття «мудацтва» й «жлобізму». По-перше, ці явища не мають спільної онтологічної природи. Мудак — це всього лише соціальна машкара, яка використовується заради позначення статусної, виробничої, комунікативної ролі кожного члена суспільства. Застосовувати це поняття у контексті світо­гляду чи внутрішнього світу людини — таке ж безумство, як і консерви «open easy», вигадані стовідсотково мудацьким генієм. Адже мудак — це завжди великий винахідник, який прагне полегшити життя планеті, й цим перетворює наш світ на пекло (синдром Мефістофеля, див. «Фауст» Гете). Мудацтво — не вроджена якість організму (на відміну від найпримітивніших форм жлобізму, що з’являються у ранньому віці, коли прорізаються перші молочні зуби). Людина почувається мудаком лише у взаємодії з іншими людьми, тоді як комфорт і затишок жлобізму — річ іманентна, як колиска. Всі спроби систематизувати прояви мудацтва заради кристалізації світогляду — марні й приречені на поразку. Ба навіть той-таки Іздрик опинився в глухому куті, коли пройшов у цьому напрямку до кінця; нагадаємо, що у підсумку він переконує, що мудаки — геть усі, а таке твердження не витримує жодної наукової критики. Позаяк соціологічна конвертація термінів «мудак» і «жлоб» становить для нас найбільший інтерес, дозволимо собі зосередитися саме на візуально-комунікативних відмінностях між цими поняттями. Варто наголосити, що одна з найвищих суспільних ціннот — успішність — зовсім не личить мудакові, ба навіть чинить йому опір, і водночас сама лине до жлоба. Дистанція між адептом мудацтва і справедливою винагородою зумовлена низкою суспільних упереджень до його справжніх намірів. Мудакові важко повірити, й кожен його крок соціум змушений аналізувати на предмет прихованих підступів і зрад. Інша річ з жлобізмом. Бути жлобом завжди економічно вигідно, бо, всупереч загальновідомим негативним конотаціям, наріжним каменем жлобізму є ощадливість найвищого рівня, на межі культу. Тож у цивілізаційному сенсі від жлоба можна очікувати корисної та продуктивної взаємодії, від мудака ж — ніколи. Розглянемо простий приклад, який вказує на сутнісні конфлікти між мудацькою та жлобською ектоплазмами. Жлоби, як і мудаки, однаково схильні до свинства та екологічно небезпечної поведінки. Вони однаково засирають природу відходами своєї життєдіяльності та примітивних розваг. Для мудака — це звичайний інстинкт, якийсь ненаситний ментальний поклик; це владний голос, який не просить, а вимагає залишити по собі слід, — навіть ціною матеріальних втрат. Натомість жлоб змушений дослухатися і до раціональних міркувань. Зокрема, він набагато вимогливіший до сміття. Бо якщо зужиту річ можна повторно використати — він не зможе її так легко позбутися. Надто ж у тому випадку, якщо цю річ можна заникати і зберегти. Мудак ніколи не задумається перед тим, як розбити порожню пляшку (якщо вона скляна), натомість для жлоба ця елементарна процедура пов’язана з подоланням внутрішнього опору та вагань. Тільки прибиральники та активісти «Грінпісу» вперто не бачать різниці між абсолютним руйнівним інстинктом мудака та надією на порятунок світу, яку випромінює нерішучість і сумнів пересічного жлоба.
Порівняно з мудаком, жлоб — це вищий щабель повторної еволюції, з якої повипадали всі колишні спіральні властивості й залишилась одна лише симпатія до зворотно-по­сту­пального руху.

Жлобське мистецтво і мистецтво жлобів

Взаємини жлоба і мистецтва такі ж давні, як Атлантида, ритуальний канібалізм та пісенна спадщина Павла Дворського. Вони мало чим відрізняються від іншого товарообміну, здійснюваного задля насичення потреб жлоба відповідно до його матеріальних і духовних запитів (сукупність яких і є жлобізмом).
Залучення творів мистецтва до споживчого кошика жлоба протягом віків відбувається за такими незмінними критеріями:
1. Заперечення унікальності і порівняно нижча вартість.
Суть цього критерію сформульована у загальновідомому афоризмі: «Рембрандт — тільки один, а жлобів — дофіга». Якби жлоби всіх часів і народів не полювали так завзято за копіями світових шедеврів, ми б сьогодні були позбавлені масової культури і поняття «тираж», а епігони та плагіатори змушені були б жебракувати, а не випасати свою гординю на світських вечірках.
2. Практичне застосування у побуті.
Будь-яка краса має право на існування тільки в тому випадку, якщо нею можна застелити стіл, повісити її на стінку чи поставити на поличку, — це якщо говорити про естетику. В ідеалі мистецтво має додавати зручності та комфорту, й у цьому напрямку створено немало шедеврів. Як інакше людство здолало би шлях від керамічного безглуздя до величі сучасного унітазу?
3. Критерій коштовності.
У структурі цінностей розвиненого жлобізму, де пріоритет заощадження поступається потребі трансформації коштів у статус і суспільну вагу, мистецтво набуває додаткової утилітарної якості — воно надає можливість пізнати нові смакові властивості володіння та збереження. І немає значення, про що йдеться: картину Рафаеля чи інкрустований діамантами череп.
4. Економія на носіях (додатковий критерії новітнього часу).
У цьому пункті жлобізм вступає у кооперацію з винахідливим мудацтвом, і лише завдяки цьому ми живемо в еру цифрових технологій. MP3-плеєри та двосторонні DVD — чудові зразки цієї плідної співпраці.
А втім, не варто забувати, що сучасний жлобізм — мінливий, як конституційна більшість у нашому парламенті. Він розвивається і набуває нових рис, він схильний до мімікрії, ентропії та навіть до вивчення сенсу цих слів. Середньовічний жлоб, інкрустований у розкіш родового маєтку, сконав би від розриву серця, якби почув про прагнення своїх нащадків до євроінтеграції.
Сучасний жлобізм всепроникний, як гумор Петросяна, й легко знищує будь-які барикади, якими люди намагаються позначити своє перебування по інший бік від цього явища. Тож коли Антін Мухарський започаткував культурологічно-дослідницький проект «Жлоб. Жлобство. Жлобізм», до якого на цей час долучилося багацько вітчизняних мистецьких діячів, я відразу пригадав концерти 90-х років під гаслами «Рок проти наркоманії та алкоголізму». Як і двадцять років тому, учасники запланованої програми заходів не мають на меті боротися проти самого явища, — і це правильно. Жлобізм можна зображувати, інтерпретувати, висміювати, але в жодному разі не відмовлятися від його цілющої сили. Після остаточної поразки постмодернізму, який проміняв свою молодість на соняшникове насіння й спортивний костюм «Abibos», у нас взагалі не залишилося іншого стилю, крім жлобізму, що успадкував і об’єднав велич колишніх поразок і дріб’язковість сучасних перемог.
Жлобізм як стиль реалізований у всіх сферах буття: від «Євробачення» до телевізійних новин, від базару до вокзалу, від кабаків до приймальні ЖЕКу. Жлобізм знищив антагонізм між мистецьким андеґраундом і маскультом, скоротив усі дистанції, а будь-яку моральну дискусію перетворив на войовниче іржання живих мерців, охоплених святковим полум’ям взаємного очищення від скверни.
Водночас не кожен може бути жлобом — і це дратує невимовно, як однокласник, що підтягнувся на один раз більше, як пенсіонер у супермаркеті, що забрав останній пакет кефіру, як закидана бичками земля — саме в тому місці, куди полетів твій недопалок.

Жlоб is…


txt: Жан Бодрийяр, из книги «В тени молчаливого большинства, или конец Социального»

«Масса впитывает всю социальную энергию, и та перестает быть социальной энергией. Масса вбирает в себя все знаки и смысл, и те уже не являются знаками и смыслом. Она поглощает все обращенные к ней призывы, и от них ничего не остается…
Молчание массы подобно молчанию животных, более того, оно ничем не отличается от последнего. Бесполезно подвергать массу интенсивному допросу (а непрерывное воздействие, которое на нее обрушивается, натиск информации, который она вынуждена выдерживать, равносильны испытаниям, выпадающим на долю подопытных животных в лабораториях) — она не скажет ни того, где для нее — на стороне левых или на стороне правых — истина, ни того, на что она — на освободительную революцию или на подавление — ориентирована. Масса обходится без истины и без мотива. Для нее это совершенно пустые слова. Она вообще не нуждается ни в сознании, ни в бессознательном.
Такое молчание невыносимо. Оно является неизвестным политического уравнения, аннулирующим любые политические уравнения. Все стремятся в нем разобраться, однако обращаются с ним не как с молчанием — им всегда необходимо, чтобы оно заговорило. Но зондированию сила инерции масс неподвластна: она не поддается ему потому, что как раз благодаря ей массы нейтрализуют любое зондирующее исследование. Это молчание переводит политическое и социальное в сферу гиперреальности, где они сейчас и находятся. Ибо если политическое пытается ограничить массы пространством, где царствуют эхо и социальная симуляция (используя информацию и средства информирования), то массы, со своей стороны, и оказываются таким пространством эха и невиданной симуляции социального. Здесь никогда не было никакой манипуляции. В игре участвовали обе стороны, они находились в равных условиях, и никто сегодня, видимо, не может с уверенностью сказать, какая же из них одержала верх: симуляция, с которой обрушилась на массы власть, или ответная симуляция, обращенная массами в направлении распадающейся под ее влиянием власти».

Гоп-арт


Художник-жлобист Иван Семесюк рассказывает о вонючем чиряке, питающем новую ветвь актуального искусства.

txt: Павел Лжецкий

ШО Расскажите о своем участии в проекте «Гоп-арт» в Перми.

— Параллельно и здесь и там общество начинает этот вонючий чиряк как-то вскрывать. Значит, для общества это уже становится неестественным. Мы не замечаем то, что для нас привычно. У них этот процесс пошел — и у нас пошел. Получается, что те художники, которые первыми начали эту тему вскрывать, будут впереди паровоза — некоторое время.

 

ШО У нас пока художники в основной массе предпочитают отсиживаться в башне из моржовой кости, демонстрируя полное отсутствие контакта с реальностью.

— Ну почему, есть бойцы. Например, прикольные были бытовые сценки с инопланетянами (Василия Цаголова). Но в общем и целом лучше всего этот процесс отражает наша поэзия, блин, и литература. Вся сплошь какая-то рефлексивная, мелкопупырчатая — мелкие эмоции и переживания, все бухают, …утся, срут, какое-то все мерзопакостное. То, что Запад схавал в шестидесятые и высрал вместе с наркотой — у нас только пошло это смыканье мелкое. Нету не то что героя — даже сюжета, хотя понятно, что их ограниченное количество. Так что я сейчас стараюсь избегать этой литературы. Я когда-то специально пошел в магазин, были бабки, думаю, надо окультуриться, почитать — что пишут? Купил. Были такие сборники-антологии украинской литературы, житомирская школа, то-сё.

ШО «Житомирская школа» в контексте беседы о гоп-арте звучит хорошо!

— Да. Но это… Это п…ц. Невозможно читать. Но прикол в том, что по большому счету это просто более выраженная в провинции общая тенденция; такое пишут — на голову не налазит! Я, например, большой любитель античной литературы, хотя по мне этого не скажешь, но я от нее торчу. Апулей, Тацит, Светоний.

ШО Ты социально активен?

— В плане своих рефлексий. Я не пойду бить кому-то морду.

ШО Макаренко говорил, что бить жлобам морды непедагогично.

— Речь не идет о воспитании. Речь идет о том, чтоб на конюшню — и пороть. Невозможно на самом деле с этим ничего сделать, речь идет о том, чтобы прошли поколения.

ШО Поколения могут проходить и проходить…

— Мы не увидим результатов. Нам еще крупно повезло и нам на самом деле грех жаловаться. А то у нас принято говорить, что нам все хуже и хуже и сейчас — гэноцыд, люды гыбнуть! Да у нас, по-моему, сейчас испытание изобилием. Вот раньше в селе было испытание голодом — сейчас испытание изобилием, в лучшие времена наша страна никогда не жила. Полный фридом. У нас страна реально свободная. Где-то кто-то кого-то поджимает на верхах, кто-то может пострадать, но, в принципе, везде кто-то может пострадать. Что мне нравится, несмотря на все ужасные явления, которые бесят.

Если сравнить Европу со зданием, где каждая квартира — это страна, то мы — это балкон на девятом этаже. Мы типа отдельно, и нас никто не видит, у нас своя лестница на этот балкон, никто нас не знает, нам никто не нужен, и мы никому не нужны, и это прекрасно. У нас нет взрывов в метро, расовых конфликтов, которые происходят в Европах постоянно. Если сравнить то, что было в 1995 году, и то, что сейчас — то вообще появился офигенный пласт нормальной европейской молодежи, прогресс не просто налицо, а пипец как налицо!

Мы обсуждали гоп-арт. Это симптом того, что пришел момент сытости. Люди нажрались. Все, что нужно, основная масса людей имеет при наших скромных запросах. Поэтому пошел интерес какой-то наружу — о, а шо происходит-то? Какой-то анализ пошел.

ШО А у тебя как появился интерес к жлобизму?

— Поначалу интуитивно, потом я подумал, что вот попробую я какое-то время быть певцом этой темы. Нельзя все время доить одну корову — сдохнет, но попробовать поэксплуатировать эту тему будет очень прикольно. Я не могу назвать себя мегамэтром, мастером рисунка, но через юмор, через прикол, сюжет, думаю, вы могли заметить, все-таки доброе к ним, жлобам, отношение.

Нам еще повезло, наш жлоб довольно добродушный. Россиянин — человек вообще более завзятый, лютый, у них жлоб реально злой. Наш жлоб более мирный в силу природной какой-то нашей флегмы украинской.

Жлобство у нас возникло из-за такого явления, как пролетаризация населения. Кстати, и русификация шла именно через пролетаризацию, с низов. Крестьянин, оторванный от земли два-три поколения, еще не превратился в пролетария, но он уже не крестьянин, и этот момент его гложет. Он понимает, что он ни то ни сё, и вместе с тем у него какая-то навязанная пролетарская гордость. Пролетаризация — это как вырванная морковка. Она еще не превратилась в городской буржуазный салатик, но она уже и не растет: лежит и вянет. Бродит.

Почему происходит, например, мода на скинхедов? Это тоже культура, которая производит какие-то ценности. А наша — она только потребляет. При этом она не то что бы не производит — она не творит. Она жрет и производит. Ребенок у жлоба — это тоже не акт творения, это акт производства.

Но есть среди них и очень прикольные пацаны. Я очень много работал на стройках в силу того, что занимался интерьером, скульптурами. Я закорешился с некоторыми пацанами, которые по профессии и по происхождению конкретные пролы с сельскими корнями, полугородские, полу-непонятно-какие — среди них очень есть отличные мужики.

А есть еще американские жлобы — люди, бывавшие в Америке, говорят, что видели там такое, что не снилось нашим мудрецам. То же самое в, казалось бы, культурной Франции. Там, например, бывает такой негр, что он французистей любого француза, нормальный четкий пацан, полностью в контексте французской культуры; получается, он эмоционально — потомок столетий французской культуры. В то же время люди, знающие Францию, которые по провинциям пожили, знают, что есть там коренные белые люди — такие жлобы шо п…ць!

Но там очень структурировано само общество правилами четкими, которым если ты не будешь следовать до определенной степени, то вылетишь вообще из обоймы нафиг.

У нас правил нет — у нас махновщина. Личная свобода для нас важней даже государственности.

ШО Ну и как от этого жлобства избавляться?

— Перемены могут произойти либо революционным, либо эволюционным путем — иначе никак не может быть. Мы не созрели для революции, она нам, может, и не нужна. Потому что мы это все генетически помним. Наши родители по сравнению с нами недоедали. Люди помнят, что такое рыскать в поисках еды. Реально в поисках жратвы! Им это казалось нормальным. Доставать, прилагать к этому какие-то усилия. В ближайшие годы у нас возможен только эволюционный путь и никаких бархатных революций. Это отлично, потому что у нас в той же политике такой разброд и шатания и никто по-человечески даже друг другу морду не набил.

ШО Пытаешься ли ты шокировать своим творчеством?

— Я, честно говоря, в своих работах не хочу касаться темы…бли, дефекаций и каких-то сношений. Я не понимаю, зачем в искусстве использовать те самые х…-яйца-пряники-жопы, все это говно, на которое можно попасть в интернете нажатием одной клавиши. Я каждый день вижу в туалете собственный х… — нафига мне его визуализировать, если подумать — шо в этом такого актуального? То есть я понимаю, что такие вещи в пуританском обществе могут быть искусством протеста, скажем, в викторианской Англии это было бы круто — это был бы п…ц вообще, типа ледокола, который ломает нормы. Сейчас этого столько, что я его не хочу, я хочу просто юморить и рисовать портреты.

OLYMPUS DIGITAL CAMERA OLYMPUS DIGITAL CAMERA

ШО Жлобство — это…

— Наш быт из этого состоит. Ну, надеюсь, не мой конкретно. Но, в принципе, да. У нас эти обшивания пластиковыми какими-то панелями, оно все какое-то у…банское, через неделю его ведет, оно набивается какой-то грязью, все это не моется, но при этом тратятся деньги какие-то — оно варварское все какое-то, пещерное. П…ц. Вот, говно — оно х…вого покроя, но орел на сраке! Зачем этот орел, если оно х…во пошито? Надо просто покупать штаны хорошего покроя, потому что это удобно, это хорошо, это ладно, это анатомически красиво. А можно купить говно и сверху что-то написать. Получается, что сейчас, видимо, наш человек какой-то поверхностный, я не знаю, как это сформулировать. Мы не можем глубоко заглянуть — мы видим очень поверхностно. Мы формируемся. Существует украинский народ. Нации как таковой, по сути дела, наверное, нет. И сейчас на основе всего этого формируется совершенно новое общество, оно не будет ничем похоже на украинцев 19–20 веков. Чтобы мы быстро стали мощной нацией, должно быть какое-то мегапотрясение. Нам все слишком легко досталось, мы ни хрена не добились усилиями. Независимость, достаток, несмотря на наши посыпания головы пеплом.

ШО Как ты относишься к левым идеям в искусстве?

— Я — адепт частной собственности. У человека должно быть свое пространство. Левая идея вообще, если углубиться и почитать Карла Маркса, — это п…ц. Это общие жены, детские общежития с девяти лет, всеобщая…бка бесплатная за еду и одежду. Я не люблю левых идей, левой риторики и коммунистов. Все могу понять, коммунистов — не люблю. Во многом мы стали тем, чем есть, благодаря им. Все наши достижения — мосты Патона, полеты в космос, были не благодаря, а вопреки им. Мы без них уже улетели бы на Альдебаран.

ШО Были у тебя какие-то конфликты на почве твоих картин?

— Были обещания некоего персонажа по фамилии Кобзон поломать мне руки за то, что я нарисовал портрет Яна Петровича Табачника в лубочной манере. Я не знаю, что он в ней узрел: я не горжусь ею, но факт в том, что я ее сделал и она висела в клубе Freedom, где оказался этот человек, увидел, что художник нарисовал его друга Яна Петровича как-то не так. Звезды — это хорошо, но на наших звездах нельзя заработать себе имидж — они все мелкопупырчатые. На них художник ничего не сделает.

Я хочу сделать украинских героев. Жлобы — это антигерои. Хочется через эту антигероику прийти к героике, пока наше потороченное современное рефлективное искусство рожает трепещущую какашечку. Хочется сделать красивую о…енную бабу в максимиллианских средневековых доспехах с украинским флагом, чтобы она стояла в ботильонах на горе поверженных порубанных жлобов в спортивных костюмах, с двуручным мечом, воткнутым в эту кучу, и чтобы сзади развевались на копьях флаги с национальной символикой. Потому что Украина — это женщина.

Хохол против жлоба


Выдавливаем из себя по капле жлоба с помощью живописи Сергея Хохла.

ШО Как вам удается увидеть позитив в остросоциальном?

— Смешно видеть представителей действительно аристократических кругов в этих наших ушлепских одеяниях, ну и наоборот. Ну, а вообще идея такова: из грязи в князи. Диагностика современной социальной среды, ее отдельных представителей, получивших что-то материально, но нравственно или этико-морально еще не созревших до этого.

ШО Что вы называете искусством?

— Чтобы им называться, оно не должно исключать какой-то уровень мастерства. А искусство в принципе как определение на каких-то примерах: чем стол как функциональная вещь отличается от стола — произведения искусства, в чем разница, как происходит эта эволюция? Когда этот функциональный предмет приобретает художественный образ — это становится произведением искусства. Наверное, задача художника — создавать этот художественный образ. Или определять его, или формировать. Наверное, это — искусство. Есть разные мнения, взгляды, восприятие, свои системы ценностей и так далее.

ШО Вызывало ли ваше творчество какие-нибудь эксцессы?

— Улыбку и желание сфотографироваться на фоне.

ШО Есть такие понятия, как левое и правое искусство…

— Касательно политики и так далее: меня само проститутство политики может возмущать, а не — эти или те. Поэтому я не знаю, как это особо прокомментировать. То, что бывают какие-то спекуляции, попытки манипулирования обществом, это возмущает. И искусство тоже может быть методом манипулирования.

ШО Да, есть официальное искусство… А у нас оно, кстати, есть ли, я даже не знаю?

— И я даже не знаю (смеется).

ШО Как вы находите типажи?

— Собирательный образ. Десятки лет их везде можно встречать ожиданно и неожиданно. В этом плане несложно — материала хватает (смеется).

ШО Я помню, вы также выставляли говно в рамах…

— Да, это было уже позже, в рамках выставки ART KYIV CONTEMPORARY 2009. Идея была такая — зачастую слабо образованные люди, наслушавшись о том, что, вот, есть бренды современного искусства, это капиталовложение, «это класс», приезжают (неважно из каких регионов) и покупают откровенное говно, только в рамах. Опять же, учитывая то, что речь идет о современном искусстве, я решил — почему бы не сделать это же говно в рамах, только пооткровенней, так сказать. Там была книжечка с надписью contemporary art, на ней сверху какашки.

Сейчас готовится серия остросоциального плаката. Там будут подняты такие темы, как секс-туризм в нашу страну. Они достаточно радикальны. Ну, а что делать — не слышит человек. Я думаю, их применение будет разнообразным, может, это будет и тираж.

ШО Вы быстро работаете?

— Нет, пусть даже если технически исполнять не так долго, но выносить сам образ, внести со временем какие-то уточнения — острее образ, чище образ — оно тоже приходит не сразу. Неделька-вторая проходит, все это трансформируется не так быстро. Но в принципе — а чего тупить?

ШО Какова ваша творческая задача?

— Почему бы социально не высказаться? Это провокационное искусство с четкой социальной задачей, например, диагноз социума на данный момент. Глобально концепция — показываем антигероя, чтобы потом показать героя. Если это диагноз, то потом и панацея должна быть какая-то — как от этого избавиться. Я имею, как художник, право это сообщить. Каждому угодить не получится, и почему это должно угождать каждому? Это то, что я вижу — как художники любят говорить, «я так вижу». Вот я так вижу.

ШО Как вы относитесь к тому, что раньше ценился талантливый художник, а сейчас — дорогой художник?

— Я считаю, как в анекдоте, что лучше, чтобы было поменьше бедных. Но при этом не обязательно быть плугом, это не должно исключать параллельно и какого-то духовного богатства. Но это, конечно, близко к утопии.

ШО Почему у вас так много текста на картинах?

— Локальное визуальное восприятие — это переселение образа. А деталька, нюанс — обогащает образ, его детализирует. Это первый, идеологический момент. Потом чисто формальный. У нас же все эти непрофессиональные работки, вот это же все надо понадписывать: когда нечем сообщить, все дописать. Опять же стилистика нашего портрета и польский парадный портрет — там все писалось: князь такой-то. Это элемент стилистики, с одной стороны. А сам текст уже глубже раскрывает стеб на эту тему.

ШО Нам свойственно стремиться в шляхту.

— Опять же почему это делалось? Вот графиня Привокзальная. Наша к пафосу какая-то тяга. Неслучайны эти цветочечки — наши любят пошлинку какую-то, любят все искусственными цветочками украсить безвкусно — это создает свой колорит. Для узнаваемости и идентичности происходящему почему бы не привнести эти элементы? Мы стараемся украсить наше дерьмо вместо того, чтобы его убрать.

ШО Откуда берется жлобство?

— Когда вырезается интеллигенция в определенный период. Глупой массой легче манипулировать. Для системы власти это очень удобно — избавиться от думающей части народа. Я думаю, мы должны пройти несколько поколений, чтобы вернулся нужный процент интеллигентно-образованных людей. Это тема достаточно глубокая, и я на нее даже не смогу сформулировать ответ.

ШО Считаете ли вы жлобство заразным?

— Это индивидуально. Кто-то приспосабливается, кто-то индивидуалист, кому-то наоборот оно становится еще более чуждым после общения с такого рода людьми.

ШО А у вас как с ними?

— С ними (кивает в сторону картин)? Да как — нормально, уживаемся. Или надо тогда куда-то переезжать, в Швейцарию.
официально: http://www.antins.net ;/